 |
Нам пишут / Сочинение по картине "На посошок", — воскликнул Адамыч, выпил и бодро сел за руль... Мы познакомились пару часов назад, когда я искал попутку, чтобы выбраться из далекого ангарского поселка Карахун. Глухомань находилась в 90 километрах от того места, где можно было сесть на катер и после трехчасовой поездки над затопленными братскими деревнями оказаться на большой земле. Два часа и — Братск. Местные направили меня к Петровичу, здешнему олигарху, хозяину цистерны. Раз в квартал он с помощью брата, работающего на лесовозе, возит цистерну в Братск, где заливается восьмидесятым, а потом в Карахуне перепродает его по 32 рубля. Петрович был шкурно заинтересован в оживлении местных пассажироперевозок и быстро нашел мне Адамыча, который и сам собирался в Братск. Залив полный бак его "шахи", мы тронулись. Ехать предстояло по раздолбанной лесовозами таежной трассе, поэтому Адамыч "дернул" исключительно для храбрости. Местные звали его Агдамыч. Пару недель назад у него произошло событие. Он стал коммунистом. Рекомендаций ему никто не давал, устава он не читал, идеи коммунизма впитал с детства. Особенно нравилось: "Движение — все, цель — ничто", и "марксизм — не догма". Партбилет ему вручили комсомольцы, приехавшие из Братска распространять партийную газету накануне выборов. Первым на их глаза попал Агдамыч, а вернее — его транспортное средство "1979 г.в.". Агитаторы быстро договорились, чтобы он помог им раскидать прессу по дворам. На все ушло четыре часа. К началу пятого Агдамыч уже и сам был готов. Но только идейно. По уставу коммунист должен ежемесячно отстегивать партии процент дохода. А с этим у Агдамыча было туго. Но комсомольцы сказали, что горком смотрит на это сквозь пальцы. Лишь бы подписался на "Правду" и вел разъяснительную работу среди селян. Винер Евгений Адамович. Родился в 1950 году. В тот момент его отцу было 70 лет, а матери — 20. Вскоре родителей за что-то посадили. Мать выпустили через три года. Отца — в 1975-м. Служил на Тихом океане, учился в Усольском животноводческом техникуме. До августа 1991 года работал в зоосфере со свиньями. После — в "Иркутсксвинпроме" техником свиней. Приняв Агдамыча, комсомольцы исчезли. Не получив никаких заданий, он стал думать. И придумал. ...Средний возраст жителя Карахуна — 56,08 лет. Официально их здесь всего 320. Поэтому пять лет назад райадминистрация, признав поселок бесперспективным, стала прикрывать всякие учреждения за их бессмысленностью. Первым вывели ветеринара, поскольку коров и свиней здесь съели еще при Ельцине. Вторым — начальника почтового отделения, вместе с почтой. Третьим — фельдшера. Участковый вывелся сам: получил несовместимое с жизнью осколочное ранение, когда глушил рыбу динамитом. В итоге местным осталась одна перспектива: сокращаться поголовно, подобно коровам во время сибирской язвы. Но и тут возникла проблема. Чтобы подтвердить факт смерти, нужны фельдшер, милиционер и покойник. Первых двух в округе нет. Значит надо везти в Братск. Сначала на "буханке" (1000 рублей) по таежной дороге до парома. Дальше — на катере (500 рэ), который ходит дважды в неделю и надо подгадывать. Потом — до Братска. Морг, дорога назад... Роскошь непозволительная. К тому же у многих местных нет паспортов: кто-то потерял, кто-то, когда шла замена, не удосужился... Молодежь и подавно живет без паспортов: не в Братск же ехать. И зачем? Кредиты в тайге не выдают. А медведь — не гаишник, документы не просит. Задумался народ: зачем трупу бумаги? Наследства, один черт, ни у кого. И стали по-человечески зарывать друг друга. На кладбище, конечно. Итог: официально в селе живых 320. Фактически — на сто меньше. Сначала всем было как-то неловко. Но вскоре выяснилось: неформальный покойник — кормилец. Вот, к примеру, привозит почтальон из Братска пенсии. Что, будет он докапываться до Марии Ивановны, где ее Семеныч? Да на рыбалке!.. И получает она по доверенности ежемесячно три тысячи за своего мужика. Или, скажем, выборы. Из жителей собирают территориальную избирательную комиссию (ТИК). Все они — родственники живых и мертвых. И все — бедные. Дальше — известное дело: приезжают из Братска или Иркутска партийные купцы. Выведывают, общаются, торгуются. Позже в списках ТИК, как и четыре года назад, числятся те же триста двадцать избирателей. Или около того. Стопроцентная явка здесь — не шутка... В такой затхлой обстановке попрания прав карахунских мертвецов и возник русский коммунист Агдамыч. В тот день, когда я подсел к нему в машину, он ехал в Братск. Все предшествующие дни он вел альтернативную перепись совершеннолетних сельчан. Расспрашивал продавщиц: "Что-то давно я бабу Лесю не видел, не заболела?". К пацанам цеплялся: "А дед Андрей не в город ли подался?" Это был первый гражданский поступок в его жизни. Результаты ревизии мертвых были налицо. Он нарыл для родной партии золото. Адамыч был горд. Переваливаясь на его "Жигулях" через жуткие борозды, оставленные лесовозами, мы рассуждали о вечном, о русских дорогах, о том, кто довел страну до ручки и быть ли второму Сталину. "Я еще генсеком стану!" — крикнул он мне на прощанье. Через несколько дней мне рассказали, что горком влепил Винеру Е.А. "строгача" за самодеятельность и нарушение партийной дисциплины. Комсомольцев не тронули, предупредив, что в следующий раз у них будут проблемы с перспективой. | |